«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер

– Повторить, – ответил Фостер, наблюдая за выносом носилок.

Джук-бокс щелкнул, и заиграла новая пластинка. Вероятно, забарахлил усилитель, потому что динамики неожиданно взревели.

– Хло-о! – яростно звал джук-бокс. – Хло-о-о!!

Наполовину оглушенный, борясь с ощущением, что все это галлюцинация, Фостер на заплетающихся ногах подошел к автомату и потряс его. Рев прекратился.

– Хло!.. – пропел джук-бокс грустно и нежно.

У входа в бар возникла какая-то суета, но Фостер ни на что не обращал внимания. Его осенила идея. Он прижался лбом к стеклу панели и на останавливающемся диске сумел прочитать название: «Весной в горах».

Пластинка встала на ребро и скользнула назад. Другой черный диск опустился под иглу. «Турецкие ночи».

Но вместо этого джук-бокс с большим чувством исполнил «Мы будем любить друг друга вечно».

Фостер совершенно уже забыл неряшливого толстяка, как вдруг услышал сзади раздраженный голос:

– Ты лжец! Сейчас март!

– А-а, иди к черту, – отмахнулся глубоко потрясенный Фостер.

– Я сказал, ты лжец! – настаивал толстяк, неприятно дыша в лицо Фостера. – Либо ты согласишься, что сейчас март, либо… либо…

С Фостера было достаточно. Он оттолкнул толстяка и двинулся к выходу, когда в воздухе разлилась нежная мелодия «Скажи же „да“ скорей!».

– Март! – визгливо твердил толстяк. – Разве не март?!

– Да, – торопливо согласился Фостер. – Март.

И всю ночь он следовал совету песни. Он слушал толстяка. Он поехал в гости к толстяку. Он соглашался с толстяком. А утром с изумлением узнал, что толстяк взял его на работу – в качестве композитора-песенника для Высшей Студии, – потому что Фостер ответил «да» на вопрос, может ли он писать песни.

– Хорошо, – удовлетворенно произнес толстяк. – Теперь мне, пожалуй, пора домой. А, так ведь я дома? Значит, мне пора на студию. Завтра мы начинаем апрельский супермюзикл – а ведь сейчас апрель?

– Конечно.

– Давай соснем. Нет, не сюда, здесь бассейн… Я покажу тебе свободную спальню. Ты ведь хочешь спать?

– Да, – солгал Фостер.

Тем не менее он заснул, а на следующее утро отправился с толстяком на студию и поставил свою подпись под контрактом. Никто не интересовался его квалификацией – его привел сам Талиоферро, и этого было достаточно. Джерри предоставили кабинет с роялем и секретаршей, и там он просидел остаток дня, недоумевая, как все случилось.

Фостер получил задание – лирическая песня для новой картины. Дуэт.

В младенческом возрасте Фостер играл на пианино, но тайны контрапункта и тональностей прошли мимо него.

Вечером он заглянул в тот бар. Где-то в глубине души Джерри надеялся, что джук-бокс поможет ему. Однако музыкальная машина надоедливо играла одну и ту же песню. Странно, что никто этого не слышал. Фостер открыл сей факт совершенно случайно. Для ушей Остина джук-бокс крутил обычные шлягеры.

Джерри стал внимательно прислушиваться. Звучал завораживающий дуэт, нежный и печальный.

– Кто написал эту песню?

– Разве не Хоги Кармайкл? – отозвался Остин.

Джук-бокс внезапно заиграл «Я сделал это», а затем вновь переключился на дуэт.

В углу Фостер заметил пианино. Он подошел к нему, достал записную книжку и первым делом записал слова. Остальное оказалось не по силам, приходилось надеяться лишь на слух и память. Фостер осмотрел музыкальную машину (разбитую крышку заменили), ласково погладил ее бок и в глубоком раздумье удалился.

Его секретаршу звали Лойс Кеннеди. Она появилась на следующий день в кабинете Фостера, когда тот сидел у рояля и безнадежно тыкал в клавиши пальцем.

– Позвольте, я помогу вам, мистер Фостер, – спокойно сказала девушка.

– Я… нет, спасибо, – выдавил Фостер.

– Плохо знаете музыкальную грамоту? – Лойс ободряюще улыбнулась. – Таких композиторов много. Играют на слух, а в нотах не разбираются.

– В самом деле? – с надеждой пробормотал Фостер.

– Давайте так: вы играйте, а я запишу.

После нескольких тщетных попыток Фостер вздохнул и взял листок со словами – его хоть прочесть можно было.

– Ну пропойте ее, – предложила Лойс.

У Фостера был неплохой слух, и он без труда спел, а Лойс легко подобрала и записала музыку.

– Изумительно! Оригинальная и свежая мелодия. Мистер Фостер, я восхищена вами! Надо немедленно показать ее боссу.

Талиоферро песня понравилась. Он сделал несколько бессмысленных поправок, которые Фостер с помощью Лойс внес в текст, и созвал целый симпозиум песенников для прослушивания шедевра.

– Я хочу, чтобы вы поняли, что такое хорошо, – изрек Талиоферро. – Это моя новая находка. Мне кажется, нам нужна свежая кровь, – мрачно закончил он, обводя притихших песенников зловещим взглядом.

Фостер сидел как на иголках, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из присутствующих вскочит и закричит: «Эта ваша находка украла мелодию у Гершвина!..»

Или у Берлина, или Портера, или Хаммерстайна…

Разоблачения не последовало. Песня оказалась новой и принесла Фостеру славу композитора и поэта.

Так начался успех.

Каждый вечер он в одиночку посещал некий бар, и джук-бокс помогал ему с песнями. Джук-бокс словно понимал, что именно требуется, и нежил Фостера западающими в сердце мелодиями, складывающимися в песни с помощью Лойс.

Кстати, Фостер начал замечать, что она поразительно красивая девушка. Лойс не казалась неприступной, но пока Фостер избегал решительных действий. Он не был уверен в долговечности своего триумфа.

Хотя расцветал Фостер как роза. Банковский счет круглел с не меньшей скоростью, чем он сам, а пил Фостер теперь гораздо реже, хотя бар посещал ежедневно.

Однажды он спросил у Остина:

– Этот джук-бокс… Откуда он взялся?

– Не знаю, – ответил Остин. – Он уже стоял, когда я начал здесь работать.

– А кто меняет пластинки?

– Ну… компания, надо полагать.

– Вы видели их когда-нибудь?

Остин задумался.

– Наверное, они приходят в смену напарника. Пластинки новые каждый день. Отличное обслуживание.

Фостер решил расспросить и другого бармена, но не расспросил. Потому что поцеловал Лойс Кеннеди.

Это был пороховой заряд. Они колесили по Сансет-Стрип, обсуждая проблемы жизни и музыки.

– Я иду, – туманно выразился Фостер, отворачивая от столба светофора. – Мы идем вместе.

– Ах, милый! – промурлыкала Лойс.

Фостер и не чувствовал, что последние дни находился в страшном напряжении. Сейчас оно исчезло. Как замечательно обнимать Лойс, целовать ее, наслаждаться легким щекотанием ее волос… Все виделось в розовом свете.

Внезапно в розовой мгле проявилось лицо Остина.

– Как всегда? – поинтересовался бармен.

Фостер моргнул:

– Остин… Давно мы здесь?

– Около часа, мистер Фостер.

– Дорогой! – ластилась Лойс, нежно и плотно прижимаясь к плечу.

Фостер попытался подумать. Это было трудно.

– Лойс, – произнес он наконец, – не надо ли мне написать песню?

– Зачем спешить?

– Нет. Раз я здесь, то добуду песню, – непререкаемо изрек Фостер и поднялся.

– Поцелуй меня, – проворковала Лойс.

Фостер повиновался, затем засек координаты джук-бокса и двинулся к